Занятия на сегодня закончились, поэтому можно было позволить себе расслабить пояс формы и перестать сводить брови к переносице, симулируя активный мыслительный процесс. В последние дни стояла чудная погода, и учиться хотелось всё меньше и меньше. Облаков почти не было, так что солнце знатно пекло голову, заставляя прятаться в тени. Рангику шла по аллее в сторону корпуса, в котором располагались комнаты девушек, чтобы скрыться от жары за тонкими стенами помещения — по сути, сменить место, в котором будет тяжело дышать от духоты, но там хоть не приходилось щурить глаза от яркого света.
Девушка поднесла руку ко лбу, призывая весь оптимизм на помощь, но ничто в сознании Мацумото не могло оправдать это летнее пекло. Хотелось схорониться во льдах. И мороженого с шоколадной крошкой. Кто бы мог подумать, что Рангику после стольких лет скитаний в Руконгае будет вспоминать безжалостные зимы и снег с такой мечтательностью. Однако дело было не только в соблазнительном хрусте сугробов под сандалиями и перспективы замерзнуть насмерть, но и в том, что переживать всё это приходилось не в одиночестве. А сейчас она предоставлена сама себе, и Мацумото до сих пор не понимала, что делать с полученной свободой, стояла подобно гостю, который никого не знает из приглашенных на этот праздник жизни, и растерянно озиралась по сторонам.
Краем уха Рангику слышит чужой разговор и всего несколько слов заставляют приблизиться к говорившим ребятам, на одном из которых форма шинигами. Наверное, пришел навестить друга или родню — нередкая практика, но обычно студенты сами вырываются из плена учебы и ходят в гости к близким похвастаться успехами и просто повидаться, сменив наконец-то вид стен Академии на что-то другое.
Совесть, чувство такта и прочие добродетели, коими, разумеется, Мацумото Рангику обладала в полной мере, не помешали ей самым наглым образом подслушать чужую беседу. Они же не помешали оказаться под боком шинигами, служившего, как выяснилось, в пятом отряде и разглагольствующем о назначении на пост третьего офицера новенького, что совсем недавно окончил Академию духовных искусств. Девушка знала только одного выпускника, поступившего в пятый отряд, достойного столь быстрого карьерного роста, поэтому-то без тени сомнений влезла в разговор молодых людей — подтвердить, что пост третьего офицера занял именно Ичимару Гин.
И ведь не обмолвился ни словечком, подлец!
«Не успел, конечно, это ведь почти лейтенант, столько дел и новых обязанностей свалилось, а назначению и двух дней нет», — тут же оправдывает друга детства Рангику. Она ведь знает, что Гин куда серьезнее её самой, и где Мацумото вприпрыжку побежит рассказывать о случившемся Ичимару, позабыв обо всем, там он сначала исполнит возложенные на него обязанности и только после этого позволит отвлечься на что-то более прозаичное.
Пожалуй, по такому поводу следовало преподнести маленький подарок, только какой? Впрочем, об этом можно было подумать и позже, а пока…
Под звонкий смех над не самой удачной шуткой девушка вручила свои тяжелые книги шинигами, который, конечно же, только рад помочь даме, кою он, конечно же, согласен сопроводить к нужному корпусу, а заодно побольше рассказать о пятом отряде, где служат такие бравые воины. Что Рангику давно поняла, главное — вовремя озвучить, что именно рад для неё сделать прекрасный рыцарь и настойчиво подтолкнуть на путь подвигов, а то сами не догадаются или пока будут осмыслять, насколько глубоко в сердце их поразило её великолепное великолепие, надобность в подвигах вообще отпадет.

В темном косоде, с короткими волосам, непривычно завязанными лентой в хвостик, напоминающий заячий, крадясь по двору, Рангику думала, что походила на члена второго отряда, что под руководством госпожи Шихоин. Несколько раз Йоруичи наносила визит в Академию и произвела крайне приятное впечатление смешливостью и веселым нравом, наверное, под началом такого капитана приятно служить. Пожалуй, Мацумото даже хотела бы попасть во второй отряд, только вот количество и сложность их работы вызывали бооольшие опасения по части свободного времени. А оставаться без последнего из-за службы девушка не планировала. Она и службу-то не планировала, если бы не Гин.
Кое-как допрыгивает до края высокой белоснежной стены и с типичным девичьим «ой!» пикирует в кусты. Благо, что караульный здесь скорее почетная должность или наказание, чем необходимость, так что в столь ранний час никто не замечает на территории чужака. Наверное, офицер сладко похрапывает на табуретке и видит уже десятый сон… Интересно, чем занят Гин?
«Главное, не ошибиться с окном».
Рангику идет вдоль стены, отсчитывая про себя окно за окном. Останавливается у нужного и осторожно, с едва сдерживаемым любопытством заглядывает внутрь. Не ошиблась! Правда, завалиться бесшумно и незаметно ей, кажется, не удается, так что девушкам может различить голубые глаза, виднеющиеся из-под серебристой челки.
— Гин! Я поздравить! — даже понизив тон до шепота, Мацумото умудряется быть громкой. И прежде чем друг начнет причитать, Рангику бросается ему на шею, повалив на пол. — Я почти обиделась, что ты ничего не сказал.

Гин, устало прикрывающий глаза и тяжко вздыхающий после шалостей Рангику — картина привычная, ещё пока незабытая, особенно его нравоучительный или как будто расстроенный тон. Сколько она себя помнит [только с ним, только под его опекой], Ичимару регулярно демонстративно вздыхал, будто вся тяжесть мира обрушилась на его острые плечи, говоря, какая девчонка неловкая непоседа, чья помощь легко оборачивается катастрофой, устранять которую дольше, чем если бы просто обойтись без такого помощника, как Рангику. Она и правда неловкая, иной раз совсем неуклюжая, способная выронить из рук только что пойманную рыбу или рассыпать по дороге собранные ягоды, а с помощью метлы устроить больше грязи, чем было до этого. И всё же Гин не оставил её за столько лет, хотя у любого, наверное, лопнуло бы терпение. Наверное, переживал, что такая несамостоятельная неумеха просто сгинет на окраине Руконгая. Мягко улыбался, помогал, иногда журил, но никогда не повышал голос и всерьез не устраивал взбучки. Хотя, пожалуй, иной раз следовало.
Мацумото улыбается тому, что с каждым днем с поступления в Академию духовных искусств становится такой редкостью, перемежаясь и растворяясь в долгих, скучных тирадах и наставлениях старших товарищей и учителей, коих девушка не торопилась слушать. Она тянется к другу и на мгновение затихает, когда Гин гладит её по волосам. Рангику настолько это важно, настолько нужно, что ворох бумаг, усыпавший пол вокруг них точно первый снег, проходит мимо её внимания. Подумаешь, какие-то листочки — ничего дурного ведь не случилось, пусть валяются, они их скоро поднимут.

Ичимару говорит, что рад, но Рангику не чувствует в нем проявление особой радости. Нет, пожалуй, её присутствие не доставляет неудобства или злости из-за того, что девушка отвлекает от работы, однако… Мацумото видится в его тоне усталость и некоторая тревожность.
Она поднимает взгляд, но по лицу Гина как всегда сложно распознать его мысли. И даже если новая должность оказалась слишком тяжкой ношей, зная друга, Рангику не ожидает от него подобных признаний, мол, поторопился, устал и оказался совсем не готов. Он не из тех, кто отступает — не пробивает лбом стену или огромный валун на своем пути, а подтачивает или попросту огибает камень подобно воде — плавному течению небольшой реки, изгибающейся поверх неподатливой земли точно змея. Мацумото не помнит, чтобы Гин хоть раз проявил слабость или эмоции, считавшиеся постыдными для мужчины. Мальчишка, что всегда был её опорой и защитой в непроглядной темноте и неприветливом мире.
Рангику с помощью Ичимару садится и с несколько растерянным видом помогает тому собирать бумаги, шаря ладонями по циновке, подхватывает листы без разбору, складывает в одну стопку, не разбирая вверх ли ногами и той ли стороной, а после нагромождает оную на ту, что в руках у друга и только потом поднимается на ноги.

Девушка берет его за руку и делает шаг к нему, становясь совсем близко. Гин как всегда преисполнен заботы не о самом себе, а о непутевой подруге.
— Нет, — мотнув головой, — не кушала.
Свободной рукой обнимает его за талию, положив голову на плечо. Думает, что шинигами делает исключение и возможно идет против правил, а Рангику не хочет доставлять ему хлопот и уж тем более подставлять перед новым капитаном пятого отряда в первые же дни назначения.
— А можно? Я ведь заглянула только повидаться, не хочу, чтобы у тебя были проблемы.
Ещё не хватало, чтобы караульных предупредили о непрошенных гостях, чтобы впредь не спали на посту, а сгоняли с забора воробьев, примененных цветением деревьев, любопытных кошек и сбежавших из учебного общежития девиц.
В извиняющемся жесте тыкается носом в темный воротник.
— Наругают ещё за то, что водишь девушек в казармы, — улыбается собственной шутке. Возможно, совсем уж далекой от действительности или чуточку неуместной.
Хотя, почему нет? Он ведь не может быть привязан к ней навечно.
И почему бы действительно не продегустировать местные деликатесы. А вдруг офицерская еда и доступный им комфорт разожгут огонь амбиций и желание, сделать карьеру.

Рангику не успевает толком насладиться моментом, почувствовав его прикосновение к своей ладони – Гин почти сразу отстраняется, и выглядит этот жест странно, ибо девушка не встречает открытой неприязни или же подавляемого нежелания, которое могло быть ловко замаскировано под куда более привычные спокойствие и серьезность, смягченные давней дружеской привязанностью. Ичимару отстраняется сейчас ровно так же, как делает это с момента поступления на службу в Готэй 13 – методично, безапелляционно. Не интересуясь мнением самой Рангику, не говоря ни словечка, лишь отмахиваясь поспешно, говоря, что беспокоиться не о чем.
Оставляя её в странном раздрае, когда она вынуждена опустить руки и смотреть широко распахнутыми глазами, во взгляде которых явственно читается недоумение и печаль, точно у собаки, приласканной и прикормленной, но вдруг получившей вместо ставшего привычным куска хлеба удар палкой по спине.
Она невольно вспоминает тот день, когда Гин вернулся домой, кутаясь в черное одеяние шинигами, на котором лоснящимися темными пятнами расползлась – кровь? cпросила себя тогда, но тут же отмахнулась от столь несущественных деталей, ведь единственным важным в картине её мироздания был Ичимару, чье возвращение Рангику ждала с тревогой в сердце, снедаемая испугом, увязнувшая в том самом дурном предчувствии, которое позволяет ещё крепче запутаться в паутине сомнений и страхов, нарисованных собственным воображением в стремлении наградить неясную, пугающую неопределенность конкретными чертами. Гин вернулся – это было главным тогда, всё прочее отступило на задний план. Мацумото не спросила ничего о произошедшем, лишь обняла крепко со всхлипом, позволив себе пожурить друга за то, что в качестве подарка он заставил её так сильно волноваться и как ему должно быть стыдно, но даже эти отчасти ироничные заявления привычным образом прекратились уже через несколько колких фраз – не разбились по обыкновению под звонкий смех и шутки, а были рассечены чужой холодной решимостью и отстраненностью.
Тогда ей было нечего возразить на его слова, ведь они оба знали, что рано или поздно Гин станет шинигами, ибо грешно зарывать талант где-то на окраинах Руконгая, упиваясь эгоистичным желанием огородиться от всего мира, навечно оставшись в объятиях друг друга.
Тем более Рангику не знала, их это желание или только её.
С каждым днем эта мысль звучала всё более отчетливо в её голове –  что навязывается, что утомляет, что только она одна не в состоянии перерасти детскую привязанность, возникшую исключительно потому что Гин допустил подобное из жалости, быть может, или иных благородных устремлений своей души, будучи ничем необязанным девчонке, для которой и так сделал слишком многое – спас жизнь, не позволив умереть, лежа на сырой земле. Было больно не признаваться даже, а рассуждать в подобном ключе, ощущать себя вынужденной обузой – камнем на шее, всё тянущим и тянущим вниз и не отпускающим от себя – от которой не избавляются по доброте душевной. Больно думать, что виной этому ты сама, неспособная догнать в развитии: постижении наук, понимании заумных трактатов, силе, рациональности – оставшаяся на прежнем уровне шкодливого ребенка, который не обременяет себя размышлениями перед тем, как что-то сделать. Обида на себя и стыд подгоняли – Мацумото и правда старалась по мере своих возможностей стать лучше, но как можно приблизиться к нему, недостижимому идеалу, единственному, кто стал настоящим шинигами всего за год, поразив всех преподавателей умом и силой.
Обида и стыд быстро оборачиваются разочарованием и печалью – улыбка исчезает с лица девушки, ровно как и привычная легкость и веселость. И если бы Ичимару не повел её за собой, увлекая в лабиринт одинаковых бесцветных коридоров, Рангику бы сбежала, попытавшись сохранить лицо. Теперь уже поздно, теперь навязалась – Мацумото пользуется тем, что друг идет на шаг впереди и рассказывает об отряде, почти не оборачиваясь на свою гостью, а она утирает ладонью правый глаз, не сумев всё-таки быстро подавить в себе возникшие эмоции, чтобы обойтись без таких вот никому ненужных последствий.

Пятый отряд не отличался ничем примечательным, чем-то даже напоминал общежитие Академии и здание, где располагались классы, а тренировочное поле так и вовсе один в один, только меньше следов от неудачного применения кидо или занпакто. Проходит несколько минут, но вот Рангику отвлечена и вновь улыбается на слова Гина о том, что казармы напоминают ему их куда более невзрачный и ничем не примечательный дом. Её греет мысль о том, что их общее прошлое для него – приятная ностальгия, ведь это значит, что остались хоть какие-то хорошие воспоминания и её компания была не так плоха, чтобы стать невыносимым страданием и обременением при исполнении морального долга, который Ичимару сам на себя много лет назад возложил.
– Довольно уныло, да. Не понимаю, почему в каждом отряде нет бассейна, это куда привлекательнее плаца.
Оборачивается в ответ на заинтересованные взгляды встречных рядовых, которые кажутся одним сплошным черным морем, от которого то и дело отделяются небольшие островки.
– Если тут есть мороженое, то ты разоришься, не дождавшись первой лейтенантской зарплаты, – разумеется, такого шика в столовых отряда быть не могло, но Рангику не удерживается от шутки, ибо кому как не Гину знать, что с чувством меры и скромностью у девушки отношения, мягко говоря, натянутые. Поэтому и сейчас накладывает себе всего и побольше, чувствуя, что готова съесть всё, что есть на кухне, точно её до сих пор преследуют воспоминания о голодных днях прошлой жизни, а всего-то и была одна утренняя тренировка с деревянным мечом.
– Наверное, во всех отрядах, как у вас? – спрашивает, прежде чем отправить ложку в рот. Просто любопытство, ведь отряд, в который поступит, Рангику уже выбрала, и узнавать подробности об остальных ни к чему.

Отредактировано Matsumoto Rangiku (03.05.2023 10:07:15)

Еда — одно из лучших изобретений человечества. Во всяком случае, по мнению, Рангику, которая будто бы всегда испытывает вечный голод. Пожалуй, это не так далеко от правды, ведь редкий случай, когда Мацумото откажется от чего-нибудь вкусненького, даже если пояс формы уже начинает удерживать не одеяние, а саму девушку. Вернее, отдельную её часть. Чувство голода испытывают только те, у кого есть духовная энергия и куда её расходовать, и можно было бы предположить, что после голодных лет Рангику всё не может остановиться по той простой причине, что усердно учится и отрабатывает приемы, однако это было бы лукавством. Порой, она сама шутит о том, что ест за двух капитанов, но высокий статус в иерархии шинигами ей никто не пророчил, да и сама Мацумото о подобном не грезила, пусть капитанский хаори и вызывал трепетный, несколько мечтательный вздох, но это скорее из-за эстетической составляющей нежели по каким-то другим причинам. Поэтому они: сама Рангику и Гин — находили объяснение в прошлом, в их одинокой жизни на окраине Руконгая, когда для выживания приходилось выполнять малоприятную, иной раз сложную работу, охотиться и пытаться добыть что-то съестное в лесу, а иногда и воровать. Но о последнем Мацумото всегда предпочитала умалчивать, не стесняясь привирать о том, как именно получила еду — совесть мучила её только за ложь другу, который в глазах девчонки выглядел идеалом и чье мнение ей было важно. Но на счастье Рангику, муки совести проходили быстрее чувства голода и совсем не мешали спать, и всё то, за что мог осудить и пристыдить её Ичимару, забывалось зачастую ещё до того, как девушка проваливалась в сон.
Одного лишь не объясняло совместное прошлое — почему сам Гин не торопится пользоваться благами и щедротами теперь уже Готэя, а ранее — Академии духовных искусств, где студентов не ограничивали в еде. Они ведь оба голодали, так почему Рангику набивает пузо, а у друга словно от одного вида бараков и блестящих перспектив службы пропадает аппетит? Странное дело. С его-то духовной силой и работой.
Но Мацумото не в состоянии там много и серьезно размышлять — активно работает ложкой, списав всё на усталость Гина и трудности адаптации в новой должности.

Хохочет, не удосужившись прожевать, так что смех получается сдержанным и приглушенным — девушка успевает прикрыть рот руками, дабы не растерять еду и подобие чести и достоинства.
И правда, может, ей подумать над тем, чтобы не поступать на службу, коль ни в одном отряде Готэя 13 нет бассейна. Совершенно не соответствуют её высоким требованием и ожиданиям, а Рангику — птица [птичка] гордая, абы куда поступать на службу не в её правилах.
Её веселит эта шутка, Мацумото тут же представляет себя манерной взрослой дамой, которая позволяет себе с серьезным видом воротить носом и требовать пуховых перин, винограда и штата слуг. И насколько же это далеко от действительности — настоящей Рангику, которая позволяет себе откровенно подтрунивать над окружающими и даже преподавателями, смеется с набитым ртом и ставит локти на стол.
— Придется сделать, — парирует шутливым тоном, — ради такого блестящего шинигами, как я. Или буду сбегать на реку, чтобы поплескаться в воде.
Аккуратным жестом заправляет за ухо золотистую прядь, упавшую на лицо.
— Вообще несколько отрядов интересные, — добавляет чуть серьезнее, пока кусок рыбы, нанизанный на вилку, выписывает дугу, повинуясь движению девичьей руки, — но мне кажется, если бы я серьезно захотела во второй отряд, меня не взяли. Я не такая быстра, людей бить не люблю, — центр тяжести как-то внезапно сместился, — обязательно просплю какую-нибудь миссию, после чего меня выгонят с позором из Готэя.
Она переводит лукавый взгляд на друга.
— А ты сейчас ещё скажешь, что я слишком громкая для того, кто должен уметь подкрадываться незаметно.
Гин редко позволяет себе подтрунивать над Рангику, но даже редкие его шутки никогда не выглядят злыми и обидными. Пусть порой Мацумото и может недовольно и капризно поджать губы, но это случается ещё реже, только когда у неё дурное настроение, над которым властно только время и совсем не исправит даже сладкое красное яблочко.
— Я хотела к вам, — произносит осторожно, и взгляд серых глаз уже лишен игривой веселости. Напротив, Рангику смотрит как будто бы снизу вверх и несколько нерешительно, точно готовится услышать отказ или какую-нибудь пространную тираду о неправильности сделанного выбора.

Вот это удар в спину! Подло! Коварно! Совсем-совсем неожиданно, и от кого? От лучшего друга! А ведь они с Гином так много прошли, так много пережили, деля на двоих кров, прохудившуюся одежду и немногочисленную еду, согревая друг друга во времена, когда белое снежное полотно простиралось так далеко за горизонт, что не хватало взгляда, а ледяной ветер выцарапывал каждую кроху тепла из тела и чего-то более светлого и нематериального из души. Согревая друг друга, будучи беспросветно одинокими, оставленными всеми сиротами, которым не нашлось место нигде кроме как подле новообретенного друга.
И он назвал её слишком ленивой! Да как Ичимару мог позволить себе подобное?!
Хотя, конечно, и в чем он не прав?
Там где Гин сразу же смотрел с практической точки зрения, тут же раскладывая на составляющие и оценивая все риски и неприятные обстоятельства, которые могут сопутствовать той же службе во втором отряде, кою упоминает Рангику, сама будущая укротительница пустых о подобной ерунде особо не думает, не утруждая себя размышлениями о бытовом. Зачем думать о том, что второй отряд — это не только разведка, но и содержание Гнезда личинок – места, скорее более мрачного и зловещего, нежели пробуждающего любопытство своей таинственностью. Что требуется хорошая физическая подготовка, которая влечет за собой каждодневные многочасовые тренировки, что там куда более строго относятся к соблюдению дисциплины и иерархии, с коими, откровенно говоря, Мацумото не то чтобы дружила. Да и держат членов второго отряда явно в ежовых рукавицах, что тоже не совсем в духе Рангику, уже успевшей привыкнуть к минимальному комфорту студенческих общежитий и разнежиться, не имея ограничений в еде и не занимая голову вопросами, как выжить завтра.
Нет, Гин, разумеется был прав. Но ради приличия мог бы немного слукавить.
Впрочем, от него ждать подобного не приходилось, ведь ещё мальчишкой он был до безобразия честен, прост и открыт.
И всё же она улыбается. Смотрит, не сопротивляясь [наслаждаясь даже], как обхватывает тонкими пальцами её запястье и совсем не в своей манере, как будто демонстративно нагло отбирает еду. Ей этого жуть как не хватает – самых обыкновенных прикосновений, как будто случайных, легких и невесомых или как это намеренное, но ничего не значащее по сути своей. И вместе с тем такое важное для одной девчонки, скучающей по своему единственному настоящему другу и родной душе.
– Бассейна нигде нет, – парирует тут же Рангику, насаживая следующий кусок рыбы на вилку, чтобы предложить Гину, но тот отчего-то отворачивается и переводит взгляд на свою тарелку, по которой лишь размазывает свою еду. И от этого зрелища тут же поникла и сама Мацумото.
– Кажется, в десятый отряд назначили какого-то молодого капитана из знатной семьи, – корчит рожицу, морща нос, тем самым демонстрируя своё отношение к важным шишкам и их богатой родословной. У неё не было ненависти к богачам, вынесенной из голодного прошлого на окраинах Руконгая, однако и особой любви, трепета и почитания Мацумото не испытывала. Ведь получается, что того капитана назначили не за заслуги, а просто из-за того, что ему повезло родиться в нужной семье. И разве ж это справедливо? А что если из-за одного такого именитого шинигами действительно талантливый Гин будет долгие годы ждать заслуженного места в иерархии Готэя? Вот это уже будет верхом несправедливости!
– Думаешь, он не будет заносчивым и высокомерным? Ваш капитан вот совсем на такого не похож… Про него все говорят только хорошее. Аж приторно, – последнее Рангику говорит шепотом на ухо другу. Совсем промолчать не может, хоть и понимает, что это как минимум невежливо отзываться нелестно о главе отряда в его же бараках.
– У десятого отряда вроде бы нет какой-то особой специализации, думаешь, там может быть интересно?
Спрашивает, потому что кажется, что эта тема нравится Гину больше – отстраниться как можно дальше. Рангику не сопротивляется, но чувствует ощутимый укол обиды.