Мелкое пернатое чудовище, именуемое в народе медвесычом, прибилось к бревну неподалеку от палатки Гейла и жутко храпело. Гейл перевернул страницу очередного магического томика, попытался вновь сконцентрироваться на словах, но их смысл стремительно ускользал от него, как бы он ни старался вникнуть. Храп, словно нити Плетения, окутывал все окружающее пространство, проникал в его уши, иглами впивался в мозг и нарушал концентрацию.

Мысли Гейла тут же подкидывали несколько заклинаний, которые могут превратить довольно крупного малыша в едва ли слышимого жучка или кучку пепла, но он тут же от них отмахивался и удивлялся самому себе. Неужели он настолько приблизился к Тени, раз в его голове свободно блуждают подобные картины? Отвратительно.

Он попытался абстрагироваться. Представить, что он в объятиях самой Магии (не решаясь произносить имя ее покровительницы даже мысленно). Что он максимально спокоен, не удерживает внутри себя смертельную опасность для всех миров и совершенно не раздражается от мирно сопящего в паре метрах от него чуда природы. Кажется, помогло. Слова снова приобрели смысл, знания вновь направились потоком к его сознанию.

“Великий маг Люциус фон Ленденхайв, изучая повадки дьяволов из Авернуса…”

Тоже мне, великий маг, — подумалось Гейлу. Выскочка всю жизнь провел в попытках найти безопасный путь в Авернус, договориваясь с одним дьяволом за другим, и в процессе нажил столько врагов, что он совершенно отказывается покидать свою безопасную башню. Впрочем, Декариос все еще помнил вкус вина, который тот хранил у себя, помнил ощущение покоя во время их веселых разговор во время проб того самого вина, и эти мысли напрочь вытеснили горечь от прочитанных слов. Маг-то Люциус действительно неплохой, если взять за скобки его тягу к саморазрушению. Но кто нынче не без греха?

Гейл отмахнулся от этих мыслей и вернулся к написанному:

“Великий маг Люциус фон Ленденхайв, изучая повадки дьяволов из Авернуса… писал: их механизмы, процесс их изготовления и сама суть их существования чужды нашему миру, они находятся в совершенно другой физической плоскости и не подчиняются законам нашего мироздания. Вступая в конфликт с сутью бытия нашего плана, у них не остается никаких вариантов, кроме саморазрушения. Но если добавить в это уравнение частичку существующей в нашем плане магии, если суметь добавить связующее звено между двумя конфликтующими мирами, результат может превысить все наши самые смелые ожидания.”

Гейл остановился. Прочитал эти строки еще раз. И еще. И еще. В голове что-то щелкнуло, загорелась свеча осознания. Неужели старый пройдоха научил механизмы из Авернуса работать в условиях нашего мира? Это ведь может помочь…

Декариос поднял глаза. Они тут же зацепились за яркое красное пятно с широченной задорной улыбкой. Стоит ли давать ей ложную надежду? Велика вероятность, что это просто теория, коих у Люциуса было множество. Большая часть из них так и не смогла пересечь границу реальности. Но, опять же, разве надежда не стоит того, чтобы проследовать за ней куда угодно, даже в тупик?

Гейл поднялся, с умилением поглядел на дрыхнущего медвесыча и направился к палатке Карлах.

— Кхе-кхе, — тактично покряхтел он, чтобы объявить о своем присутствии. — Надеюсь, я не помешал тебе с… чем бы ты ту ни занималась. Привет. Гейл, помнишь? Может, ты привыкла видеть меня вот таким…

Он поднял ту самую книгу, закрыв ею лицо.

— Так вот… Сразу скажу, это большое такое “возможно”, но… ВОЗМОЖНО, я нашел способ немного помочь с твоим… механическим сердцем? Не знаю, как точно ты эту штуку называешь, но ведь это она заставляет тебя гореть ярче летнего солнца, так? Один мой знакомый маг, можно даже сказать приятель, изучал похожие штуки прямиком из Авернуса и… В общем, не желаешь совершить небольшое путешествие до его одинокой башни, чтобы расспросить его об этом чуточку подробнее? Только… Знай, что он малость эксцентричен. Даже по нашим меркам.